Анатолий Добрович (Бат-Ям)

О ПОЭЗИИ

I.

ОСЕВОЕ

Представления о поэзии сложились у меня сами собой, под влиянием прочитанных стихов. Постепенно обозначились заоблачные вершины стихотворчества, например:

Вооруженный зреньем узких ос,
Сосущих ось земную, ось земную,
Я чую всё, с чем свидеться пришлось,
И вспоминаю наизусть и всуе.

И не рисую я, и не пою,
И не вожу смычком черноголосым,
Я только в жизнь впиваюсь и люблю
Завидовать могучим, хитрым осам.

О, если б и меня когда-нибудь могло
Заставить, сон и смерть минуя,
Стрекало воздуха и летнее тепло
Услышать ось земную, ось земную.

Никто не отнимет у читателя право воссоздавать (по собственной интуиции) тот процесс, в котором художник "опыт из лепета лепит и лепет из опыта пьёт". Мне представляется, что О.Мандельштам (для близких - Ося), постоянно погруженный в стихию, куда нам попадать чаще недосуг, подобрался к созвучию ОС - ОСЬ и услышал в нем отклик на свою "мысль". Такая "мысль", поддается выражению только поэтической речью: через единственно достоверный клуб (по-русски, а не по-английски) образов.

ОСЫ - это ЛЕТНЕЕ ТЕПЛО, ВОЗДУХ, ВПИВАНИЕ, СОСАНИЕ НЕКТАРА, ядовитое СТРЕКАЛО. Между тем, ОСЬ, в масштабе мирочувствия поэта, оказывается именно ЗЕМНОЙ (а не тележной, скажем). Дальше происходит что-то вроде разряда между электродами, соединяющего ос с земной осью: они ее СОСУТ. Её, а не просто цветы полевые! Поэт ощущает себя одной из таких вот ос - ЧУЮЩИХ ось Земли, всеведущих, а значит, МОГУЧИХ, ХИТРЫХ.

Последующее формирование вещи опирается на феноменальную избирательность и музыкальность Мандельштама. Почему осы УЗКИЕ? -
Потому что это правда, узнавание которой - истинная радость. А еще потому, что померещились глаза ос, захотелось вооружиться их ЗРЕНЬЕМ. Теперь строка "Вооруженный Зреньем уЗких ос" - являет нам, помимо жужжания, Звон (муЗыку) Звука З, побуждая сразу довериться стиху. Повтор "ось Земную, ось Земную" не только направляет наше восприятие в единственно нужную точку (в точку выхода этой оси), но и продолжает завораживающий звон.

Звук Ч в ЧУЮ в дальнейшем откликнется СМЫЧКОМ. Тот может быть только ЧЕРНОГОЛОСЫМ. После того, как это сказано, трудно вообразить себе иной "цвет" звукоизвлечения смычком. Ну, в самом деле - не "желтоголосым" же, и не "сине-" и не "красно-" и не "сероголосым" ему быть: все это оказалось бы неправдой. Правда эпитета удивительным образом соединена с правдой голосоведения. И теперь об осах естественно сказать "могуЧие": а как еще их охарактеризуешь? И осам этим естественно ЗАВИДОВАТЬ!

После НАИЗУСТЬ И ВСУЕ на вас обрушивается И НЕ РИСУЮ: внутренняя рифма не "для красоты" - для уяснения авторской позиции. В конце же - возникает превращенный в ангельский хор звук М: О, ЕСЛИ Б И МЕНЯ; ЗАСТАВИТЬ СОН И СМЕРТЬ МИНУЯ; ОСЬ ЗЕМНУЮ, ОСЬ ЗЕМНУЮ.

Обратимся к пронзительному С всего текста. ОС; ОСЬ; ПРИШЛОСЬ;
ВСПОМИНАЮ; НАИЗУСТЬ; ВСУЕ; РИСУЮ; ВПИВАЮСЬ; ЗАСТАВИТЬ; СОН; СМЕРТЬ; СТРЕКАЛО… Подумаем: разве не стрекало - ключ ко всему этому ряду? Остановимся пока только на музыке (да ведь перед нами виртуозный квинтет!) - сначала С немного режет, сочетаясь с З; в конце же вещи С окутано теплыми Б, М, Г, Д, Л (ЕСЛИ Б; МЕНЯ; ЛЕТНЕЕ ТЕПЛО;УСЛЫШАТЬ…), и это неспроста. Кода! "Разрешение" звуковой коллизии. То, что ужалило нас, принесло и облегчение.

Теперь о семантике: поражает, как стрекало осы превратилось в СТРЕКАЛО ВОЗДУХА. Итак, сам воздух - летний, теплый - "подстрекает" художника ВСУЕ (без житейской необходимости) обращать цепкий осиный взгляд к земной оси, ВПИВАТЬСЯ в нее. То есть, впиваться В ЖИЗНЬ - планетарного размаха.

Итог нашего чтения вещи: что-то полыхает, как северное сияние, над соединением слов. Нас выносит к явлениям космического порядка вслед за автором, прорвавшимся в эти сферы. Он ощутил свою связь с ЖИЗНЬЮ, а не с одним только наличным бытом (Мы с тобой на кухне посидим. / Сладко пахнет белый керосин - из другого стихотворения). Это, на мой взгляд, и есть чудо поэзии. Сымитировать такое невозможно.

Достаточно рано осознав это, я писал (70-е годы):
"В позе скромного творца я забыл о пытке слова - бесприютного, сырого: как цыпленок из яйца. О, пророческая прыть, пыл уместный, мысль благая! Научиться б говорить, ничего не излагая. Фокус-покус, Божий дар - уложить слова-поленья, чтоб на дне сооруженья бессловесно реял жар".

Таким судом сужу собственные стихи, и не поддаюсь на похвалы (в последнее время они вдруг зазвучали), потому что чудес не творю. Не дано - хотя отзвук у читателя иногда вызываю. Не жалую любителей мутить воду (создавать "неоднозначный", "странный", "загадочный" текст) и ловить рыбку в мутной воде. Доблесть говорящего (стихами тоже) - ясность. Только тогда, когда человек входит в миры, не укладывающиеся в возможности наших органов чувств и способов анализа, он неясен. Поневоле. Но пытается, как О.Мандельштам, ввести к себе читателя - своего, как тот выражается, "провиденциального собеседника".

II.

ОБРАЗ МИРА, В СЛОВЕ ЯВЛЕННЫЙ

Вскочил, вскричал

Однажды, в начале двадцать первого века (и не предполагалось дожить), в душный мартовский вечер человек прикатил из приморской полосы в Иерусалим на презентацию первой книги своих стихов. Русских - посреди всепроникающего иврита. Иерусалимские друзья настояли на презентации, и он запаниковал, потому что сочинённым по-прежнему недоволен. Как быть довольным стихами, не дотягивающими до образца, поставленного перед собой с юности? Усмехнитесь, читатель. Этим образцом был Борис Пастернак.

У кого КАК ГОРЫ МЯТОЙ ЯГОДЫ ПОД МАРЛЕЙ,/ ВСПЛЫВАЕТ ГОРОД ИЗ-ПОД КИСЕИ. Или: У КАПЕЛЬ ТЯЖЕСТЬ ЗАПОНОК,/ И САД СЛЕПИТ, КАК ПЛЁС,/ ОБРЫЗГАНЫЙ, ЗАКАПАННЫЙ/ МИЛЬОНОМ СИНИХ СЛЁЗ. У кого самолёт, летящий в тумане, ИСЧЕЗ В ЕГО СТРУЕ, / СТАВ КРЕСТИКОМ НА ТКАНИ/ И МЕТКОЙ НА БЕЛЬЕ. Надо хоть немного знать русскую лирику, чтобы понять, какую революцию произвел в ней Пастернак, использовав бытовые реалии - те же ягоды под марлей, запонки или крестик на ткани - для передачи увиденного с небывалой яркостью. При неслыханном расширении поэтического словаря, когда шкив, градирня, пакгауз, хобот малярийный и даже стафилококк сидят в стихе в своих гнёздах, как вкопанные, и лучшего не надо. Подражать этому как "приёму" означало бы расписаться в имитаторстве. Для самого Пастернака это не "приём", а (с помощью бесконечных выбраковок) прорыв: ИЗ ВЕРОЯТЬЯ В ПРАВОТУ. Впрочем, так воспринимать мир (а затем передавать его речью) - было дано ему одному.

По дороге в Иерусалим сочинитель задумался о многолетней истории своих внутренних разборок с поэтом. И вдруг с ним произошло то, что можно передать словами "хлопнул себя по лбу", "вскочил", "вскричал" и т.п. Впервые за долгую жизнь он понял, что не только пытался выкарабкаться из-под заваливших его глыб дарования, безмерно превосходящего его собственное, - это-то было ясно с самого начала, - но и сохранял верность своему кумиру. "Вскричать" побудило открытие: и он сам, и многие из людей его поколения сформированы Пастернаком - эстетически, вкусово, музыкально, да! - но и куда больше: мировоззренчески..

БЫТЬ ЗНАМЕНИТЫМ НЕКРАСИВО./НЕ ЭТО ПОДНИМАЕТ ВВЫСЬ... ЦЕЛЬ ТВОРЧЕСТВА - САМООТДАЧА,/ А НЕ ШУМИХА НЕ УСПЕХ./ ПОЗОРНО, НИЧЕГО НЕ ЗНАЧА,/ БЫТЬ ПРИТЧЕЙ НА УСТАХ У ВСЕХ... Художественные достоинства цитируемого стихотворения, пожалуй, ниже планки, установленной самим Пастернаком (что ему самому безразлично, ведь ПОРАЖЕНЬЯ ОТ ПОБЕДЫ/ ТЫ САМ НЕ ДОЛЖЕН ОТЛИЧАТЬ); но разговор не о том. Для скольких людей, родившихся в России, эти строки выглядят как "сама собой разумеющаяся" духовная и нравственная позиция! Словно и не поэт это написал, а родители и школьные учителя - да сами рощи и поля! - заложили в сознание... Что-то такое они, без сомнения, заложили. Но сказал это Пастернак.

Это, конечно же, философия бытия. Она не изобретена - усвоена поэтом. Но передана нам с феноменальным свечением сквозь живой текст, а не путем умствований, - что на свете большая редкость. Источник, из которого черпает свое мировоззрение Борис Пастернак, - ни для кого не тайна. ВСЮ НОЧЬ ЧИТАЛ Я ТВОЙ ЗАВЕТ/ И КАК ОТ ОБМОРОКА ОЖИЛ. Здесь "обморок" - слово точнейшее. Тот же - не умерший, но "в обмороке духа" пребывающий Иисус - в прозе Андрея Платонова с его болью за одухотворенного человека, которому необходимы хлеб, милосердие, справедливость и красота.

Дождь, снег, деревья...

В юности Пастернак мог показаться язычником. Явления природы мало что одушевлены - обожествлены. У него тигры СНЯТСЯ ГАНГУ. У него СНЕГ ВАЛИТСЯ И С КОЛЕН - /В МАГАЗИН/ С ВОСКЛИЦАНЬЕМ: "СКОЛЬКО ЛЕТ,/ СКОЛЬКО ЗИМ!" Его сад ОБВОДИТ ДЕНЬ ТЕПЕРЕШНИЙ/ ГЛАЗАМИ АНЕМОН. А в дождь этот сад: УЖАСНЫЙ! - КАПНЕТ И ВСЛУШАЕТСЯ. А вот ветер: ...ВЕТЕР ЛУСКАЛ СЕМЕЧКИ/ СОРИЛ ПО ЛОПУХАМ... А вот пыль: ...ПЫЛЬ ГЛОТАЛА ДОЖДЬ В ПИЛЮЛЯХ/ ЖЕЛЕЗО В ТИХОМ ПОРОШКЕ.А вот солнце: И СОЛНЦЕ, САДЯСЬ, СОБОЛЕЗНУЕТ МНЕ...И листва: ЗА ОКНАМИ ДАВКА, ТОЛПИТСЯ ЛИСТВА,/ И ПАЛОЕ НЕБО С ДОРОГ НЕ ПОДОБРАНО... И ЧЕРЕЗ ДОРОГУ ЗА ТЫН ПЕРЕЙТИ/ НЕЛЬЗЯ, НЕ ТОПЧА МИРОЗДАНЬЯ. Старость страшит поэта тем, что с её приходом НА ЛУГАХ ЛИЦА НЕТ,/ У ПРУДОВ НЕТ СЕРДЦА, БОГА НЕТ В БОРУ. Так будет и в зрелом возрасте, и в пожилом. МЕНЯ ДЕРЕВЬЯ ПЛОХО ВИДЯТ/ НА ОТДАЛЁННОМ БЕРЕГУ... И ВЕТЕР, ЖАЛУЯСЬ И ПЛАЧА, /РАСКАЧИВАЕТ ЛЕС И ДАЧУ...СНЕГ ИДЁТ, СНЕГ ИДЁТ,/ СЛОВНО ПАДАЮТ НЕ ХЛОПЬЯ,/ А В ЗАПЛАТАННОМ САЛОПЕ/ СХОДИТ НАЗЕМЬ НЕБОСВОД.

Тут мало сказать - метафоричность, тут детскость восприятия мира: приписывание неодушевлённому свойств одушевлённого. Детскость видится и в деталях биографии поэта: незащищен, наивен, влюбчив, доверчив. Детскость - непроизвольно выбранный им угол зрения, модус реагирования. Но когда уже знаешь, в чем поистине состояло ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ Пастернака, такой выбор позиции становится более чем ясен. "Детскость" оборачивается следованием заповеди: Будьте как дети.
Да и с самого начала не в "язычестве" дело, не в пантеизме. Мир Пастернака глубинно одухотворен. В нём установлено присутствие сверх-личного начала, исполненного поразительной личностной цельности, но занесенного далеко ввысь над любой конкретной личностью, в том числе, над личностью самого художника. Бог, угадываемый В БОРУ, - это не "бог бора" или какой-нибудь "лесной бог". Он то же, что и СЕРДЦЕ ПРУДОВ или ГРОЗА, которая КАК ЖРЕЦ, СОЖГЛА СИРЕНЬ. Он - Тот, Кто творит диво нашего пребывания в мире. И НА ЭТИ-ТО ДИВА/ ГЛЯДЯ, КАК МАНИАК... - вот самоописание Бориса Пастернака. Так что его воздух, его дождь, его закаты, его море, его ошеломительный снег - суть распознанные знаки высшего начала, которому поэт открыт всегда. А если недостаточно открыт, то видит в этом собственный грех, а не промахи творения.
Снег, человеческие глаза, выдающие ЧУВСТВ РУДОНОСНУЮ ЗАЛЕЖЬ; тени близости мужчины и женщины, ложащиеся НА ОЗАРЁННЫЙ ПОТОЛОК; сад, роняющий ЯНТАРЬ И ЦЕДРУ/ РАССЕЯННО И ЩЕДРО; чудовищной мощи рассветный дождь, шумящий в то время как НА ДАЧЕ СПЯТ, УКРЫВШИ СПИНУ, - за всеми этими бесчисленными образами открывается не что иное как видимое человеку еще при жизни Царствие небесное! В "Докторе Живаго" Царствие небесное даже провозглашается иным названием... истории. Что же есть история как не путь соединения человека с Богом? - Мысль ровно столько же иудейская, сколь и христианская. Вы не веруете? - Он верует, да так, что перестаёт страшиться невзгод и самой смерти. О ГОСПОДИ, КАК СОВЕРШЕННЫ/ ДЕЛА ТВОИ, - ДУМАЛ БОЛЬНОЙ,/ - ПОСТЕЛИ, И ЛЮДИ, И СТЕНЫ,/ НОЧЬ СМЕРТИ И ГОРОД НОЧНОЙ... КОНЧАЯСЬ В БОЛЬНИЧНОЙ ПОСТЕЛИ,/Я ЧУВСТВУЮ РУК ТВОИХ ЖАР./ ТЫ ДЕРЖИШЬ МЕНЯ, КАК ИЗДЕЛЬЕ,/ И ПРЯЧЕШЬ, КАК ПЕРСТЕНЬ, В ФУТЛЯР.

Мечтатель и полуночник

Он полагался на свою способность УСЛЫШАТЬ БУДУЩЕГО ЗОВ. А услышал то, что хотелось услышать. Весной сорок пятого года написано стихотворение "Всё нынешней весной особое"... Я ДАЖЕ ВЫРАЗИТЬ НЕ ПРОБУЮ,/ КАК НА ДУШЕ СВЕТЛО И ТИХО. Война подошла к концу. Почти все в стране-победительнице уверены, что после стольких жертв должен наступить поворотный момент в истории России, в истории планеты. В конце стихотворения говорится: МЕЧТАТЕЛЮ И ПОЛУНОЧНИКУ/ МОСКВА МИЛЕЙ ВСЕГО НА СВЕТЕ./ ОН ДОМА, У ПЕРВОИСТОЧНИКА/ ВСЕГО, ЧЕМ БУДЕТ ЦВЕСТЬ СТОЛЕТЬЕ (курсив мой - А.Д.).

Должен ли гениальный поэт быть еще и пророком?.. Примечательно (отсюда и курсив), что истоком будто бы начинающихся преобразовательных процессов в мире мыслилась ему Россия. Советская, сталинская Россия - никакой другой в тогдашнем сознании попросту не было и быть не могло. А ведь судя по "Доктору Живаго", не задним числом, а с самого возникновения советской власти видел, чем оборачивается "диктатура пролетариата". Ан нет, внушил себе, что Ленин БЫЛ КАК ВЫПАД НА РАПИРЕ...УПРАВЛЯЛ ТЕЧЕНЬЕМ МЫСЛИ/, И ТОЛЬКО ПОТОМУ - СТРАНОЙ. Не мог, видимо, свыкнуться с мыслью, что обожаемое им угнетенное простонародье, - простонародье, отстрелявшее и изгнавшее бар любого разбора, - оно-то и вынесло наверх бестрепетных функционеров и палачей. Продолжал верить в "здоровые нравственные силы", дремлющие в народе. А как же иначе? Вся великая русская литература от Пушкина до Льва Толстого, от Тютчева до Куприна…

С другой стороны, православный христианин, он, похоже, был убежден, что русский народ - богоносец. Терпение, стойкость, "чудная понятливость" (В.Одоевский), отвага, беззлобный юмор, озывчивость, доброта… Свойства эти коренятся, как он себе представлял, в постоянной, почти безотчетной повернутости русской души к Христу. Ведь и самым отпетым разбойникам, согласно этому верованию, "душу Господь просветил"! Когда Пастернак противопоставляет "беззаботность" русских ("Доктор Живаго") суетливой озабоченности евреев, понимать это надо так: с Христом и мучительная жизнь выносима, и смерть не страшна, ведь верующему в Него открыта жизнь вечная. А не пришедшие к Нему - мечутся в заботах и смертном страхе.
Терпение и стойкость русских неоспоримы, но у этих черт есть и оборотная сторона: восторженное холопство ("Господа, разбейте хоть пару стекол,/ Как только терпят бабы" - сетовал Иосиф Бродский). Изнанкой хваткости и понятливости оказались вероломство и цинизм; сквозь отвагу просвечивает свирепость (вспомним, еще у Пушкина добрым молодцам любо "башку с широких плеч у татарина отсечь"); беззлобный юмор зачастую идет от лени и равнодушия, а хваленая доброта - от умиления самими собой.

Впрочем, по совести: разве одни русские таковы? Любой нации можно выставить счет, да подлинней. Что же до евреев… Еще десятилетия назад, читая "Доктора Живаго" в машинописи, я был покороблен. Дорогие ему персонажи относятся к "малому народу" высокомерно, и он намерен объясниться. Евреи, мол, замечательный народ, Господом выделенный, - но для того и выделенный, чтобы породить Иисуса… А они погубили Христа, отреклись от Него и продолжают упорствовать в отказе от Его учения. Евреев следует вразумить. Перестаньте, дескать, быть евреями, придите ко Христу - и вы окажетесь лучшими среди нас.
Проникновением в суть иудаизма, в длящееся веками противостояние религий он себя не утруждает. И не додумывает главного. Евреи, два тысячелетия лишенные собственной страны, говорящие в разных уголках мира на разных языках, повсюду чужаки и неугодные, - они, как только перестают быть евреями по вере, перестают и существовать.

Вот, и ладно. Вот и решение вопроса! Целый народ стирается с карты мира. Зулусы, алеуты, маори - пусть себе будут, а евреев не надо. Так пусть евреи станут русскими. Да хоть крещенными зулусами. Только бы не евреями.

Я уважаю его веру; с какой стати он не уважает мою? Праотцам у горы Синай было сказано, что Мессия придет; в Иисусе евреи Мессию не распознали. Не совпал по приметам, хранимым с древности. Допустим, ошиблись - и за это подвергать народ духовному геноциду? (Не забудем: а ведь только что, на веку Пастернака, осуществился биологический геноцид его народа!).

Вечер после вечера

Торопясь на презентацию своей книги, сочинитель "хлопнул себя по лбу" еще и потому, что обнаружил нечто несуразное. Еврей, пишущий по-русски и переселившийся в Израиль, он понял, что любит и будет любить Россию такой, какой она запечатлена поэтами, и может быть, в первую очередь, Пастернаком. (А есть ли она еще в России?..). Другая Россия, от "немытой" до "неизмеряемой общим аршином", от Киевской до путинской - страна ему, переселенцу, в сущности, не своя, даром что родина.

Ну, а в самой России в 70-е - 80-е заговорили в том духе, что Пастернак не русский - "русскоязычный" поэт. Может ли русский поэт сказать И НОЧЬ ПОЛЗЁТ АТАКОЙ ГАЗОВОЮ? Или: И ВЕЧЕР ВЫРВЕШЬ ТОЛЬКО С МЯСОМ? Экий дёрганый экспрессионизм, экая бестактность в обращении со словом. Явно нерусский вкус. Как ни крути, прекрасное должно быть величаво. Крестись, не крестись, от еврейства не отделаешься.

…Презентация окончилась, поехали в гости. Водки было достаточно. Тон иногда повышался: за стеной уже привычно громыхало. Арабские снайперы обстреливали квартал из ближней деревни Бейт-Джалла, а наши отвечали огнем из танков на склоне. Археологические свидетельства еврейского присутствия всюду, где удастся, арабами уничтожаются. Евреи здесь - оккупанты, убивать их надо всех, от мала до велика, пока не уберутся, - такова воля Аллаха. И соответственно, воля "палестинского народа". Идеологема "сионистские крестоносцы" могла бы рассмешить своим идиотизмом, если бы не гвозди и металлические шарики во взрывчатке мусульманских самоубийц.

Каждый из собравшихся за столом оккупантов где-нибудь служил. Один даже преподавал славистику в Еврейском университете. Почти у всех за спиной резервистская служба. Их дети говорят по-русски с акцентом, вызывающим оторопь. Так накладываются друг на друга чужеродные просодии. Так звучал русский, наверное, в Жмеринке. Эти дети там не то, что не бывали, - не слышали о таком городе (а на что им?). Возможно, они, когда подрастут, еще посетят Россию и Украину - туристами. Но Пастернака им вряд ли прочесть. Оно и для россиянина - не поле перейти. ЭТО ЛЮБЕРЦЫ ИЛИ ЛЮБАНЬ... ЭТО ЗВОН/ ПЕРЕЦЕПОК У ЦЕЛИ О ВЕСЬ ПЕРЕГОН... Легче кровь перелить, чем перекачать подобное в другую речь!

Пастернака за разговором не цитировали. Зачем? Образованность показать? Но начни один, например: ДЛЯ ЭТОГО ВЕСНОЮ РАННЕЙ/ СО МНОЮ СХОДЯТСЯ ДРУЗЬЯ - и услышим почти хором: И НАШИ ВЕЧЕРА - ПРОЩАНЬЯ,/ ПИРУШКИ НАШИ - ЗАВЕЩАНЬЯ, ЧТОБ ТАЙНАЯ СТРУЯ СТРАДАНЬЯ/ СОГРЕЛА ХОЛОД БЫТИЯ.

…Однако, пора, час поздний. Гнать машину по ночному шоссе Иерусалим - Тель-Авив спокойнее, чем днем, но дневная дорога интереснее: всё холмы, лесистые холмы, усеянные жемчужно-серыми глыбами камня. Трава выгорает, а деревья зелены во всякую пору года. Иногда забываешь: леса-то ведь насаженные. Сионистами. Лет за сто с лишним.

Расстояние же от нашей столицы до Средиземного моря, по континентальным меркам, смехотворное: с час езды.

III.

ОТВЕЧАЮЩИЙ

Высоко над сварами партийными,
телепередачами похабными -
Инна, говорящая картинами.
Слуцкий, философствующий ямбами…

Знакомьтесь

Речь о человеке, не вписывающемся в стереотипы. Знакомьтесь: Валерий Слуцкий, поэт. Живет в Кдумим (поселение в Самарии), издал несколько книг (стихи, эссе). Жена, Инна Гершова-Слуцкая, - замечательный художник.

…Вот Валерий, взмокший после полутора часов руления в ближневосточном зное, входит радостный, обнимает тебя и с первой же секунды "грузит" своей неисчерпаемой потребностью высказывания. Нет-нет, он вполне себя контролирует, улавливая по лицу собеседника, что пока следует отложить главное (беседу). К тому же надо сперва снять с плеча или с пояса увесистую сумку, отстегнуть пистолет и положить его в ящик, куда он привычно кладется, походить по комнате, прежде чем сесть. "Садись" произносишь не раз, не два. А вот предложение выпить повторять не надо. Наливаю ему водку поверх томатного сока: любит, чтобы "закуска" была в той же стопке. Кормить его трудно, мы с женой огорчаемся: еда стынет на тарелке. Мы-то уже всё подмели, а ему говорить важнее, чем есть.

Этот интеллигент из Питера оказался в Израиле, потому что понял: здесь его место. А пистолет… Нет, он не служит в армии, в полиции или в охранном агентстве. Просто давно живет в поселке Кдумим на "контролируемых территориях", и любой его маршрут проходит через арабские деревни. Профессия, которой кормится, - педагог-дефектолог. Призвание - мыслитель и поэт. Самоопределение: идеолог.

Двумя главными написанными книгами (а он их сам издал, шутя освоив профессию полиграфиста) считает "Азы достоверного смысла" (эссеистика) и "Новый век" (стихи). Эссеистика трудночитаема. Постоянно спрашиваю его: почему нельзя писать доступнее? Отвечает: "Потому что обязан отвечать за каждое слово". В разговоре его куда легче понять. Чувствует нужду реального собеседника и откликается на нее (прирожденный педагог). Принимаясь же писать, он, судя по всему, мысленно адресуется к учителю, давшему толчок его прозрениям, - к покойному ленинградскому философу А.А.Ванееву. Словно тот в любую секунду может поднять глаза над оправой очков и задать убийственный для собеседника вопрос: "Что вы имеете в виду?..".

Приблизительностями не отделаешься, слиняешь, стыдясь недомыслия. Мысль ответственна. Он - отвечает. Когда я напоминаю Валерию, что даже Иисус не гнушался притчами, чтобы быть понятым, возражение таково: "Я еще не закончил основного; популяризация - задача на потом". (В слове "основное" он предпочитает ударение на втором "о": оснОвное. "Разумное" у него рАзумное).

А оснОвное для него - ЕВРЕЙСКОЕ ОТКРОВЕНИЕ, противопоставленное всем версиям язычества. "Для язычества нет язычества. Из язычества не видно еврейство. Из еврейства язычество понимаемо, различимо."

Язычество продуцирует "объектное разумение": такое, когда истина, "разумеется в объекте", бытие "полагается в предмете". Такой объект (предмет) - есть идол. И не существенно, "солнце он или жук, дерево или статуя". В роли идола могут восприниматься "законы природы, наука, сознание" или даже "Бог (в значении "Он")". Даже Бог "в значении "Он"!.. Мурашки по спине: таким образом, мир лежит в идолопоклонстве? Еврейское откровение - это для Валерия, по сути, другое название ИУДАИЗМА, только в его ИЗНАЧАЛЬНОМ виде. Того иудаизма, который вычитывается из Торы, из Евангелий, из Маймонида…

ПЕРВИЧНОСТЬ БЫТИЯ И РАЗУМЕНИЯ (БОГ) ДАНА ЧЕЛОВЕКУ ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ "Я", А НЕ ЧЕРЕЗ КАКИЕ-ЛИБО "ОН" ИЛИ "ОНО". В этом, по В.Слуцкому, и заключается суть еврейского откровения.
Кому подумалось "я, стало быть, и есть Бог", тот ничего не понял. Имеется в виду другое: "Бог являет себя только через "Я". Кто решил, что его "я", его персона, и есть, стало быть, единственная реальность, - опять ошибся. Мыслящееся нами как "Бог" вырисовывается как "все-Я-единство"... Хотите знать, читатель, каковы мировоззренческие следствия из этого "поворота ума"? Закажите в Кдумим "Азы достоверного смысла".

Насколько мне дано реконструировать процесс его духовного становления, смолоду им ощущалась "неподлинность" предлагаемых способов мировосприятия. Это побуждало читать, искать, дискутировать. Вот с такого "нет" (с неготовности говорить "да" вслед за авторитетами) и начался для него путь. И перед ним вырос мир, утонувший в стереотипах.

Через много лет, зрелым педагогом, он создал методику компьютерного рисования для прорыва к природе вещей. Этот дефектолог не речевые дефекты выправляет, а когнитивные: его приглашают к детям для развития мыслительных навыков. Вот что он рассказывает - но не о подопечных детях, а о полноценных, вроде, умом взрослых! - Человека просят нарисовать велосипед. Чаще всего колеса пририсовываются к раме. Не возникает вопрос, как подобное колесо сможет вращаться. А если попросить нарисовать дверь, то дверную ручку многие помещают …в центре двери! Жалкая эмблема реального подменяет саму реальность!
Вот почему для Валерия ценен всякий, знающий, "как сделать". Одно из непреходящих удовольствий его жизни - научиться "сделать самому". Он возвел пристройку к купленному дому, освоил установку тарелки для телевидения; насадил и с умом выхаживает деревья и кусты во дворе; бытовую технику и электронику выбирает и ремонтирует сам; в фотографии и звукозаписи - мастер; процесс книгоиздания понимает до тонкостей. Десять часов кряду нависает над автомехаником, чинящим машину его друзей, - чтобы не пропустить неточности или халтуры, потому что все мы знаем (более или менее), как рулить, а он еще и - как устроен автомобиль. Будь у него гаражное оборудование, сам чинил бы, потому что такие вещи надо делать на совесть. По результатам стрельбы из пистолета он занимал на стрельбище первое место. Но чтобы понимать Валерия, надо сразу отбросить подозрение о тщеславии, о желании всюду быть первым. Суть не в этом.

Его поэтика

Проникновение в подлинность всякого устройства (мироустройства, в частности) для Валерия есть ПОЭЗИЯ бытия. В этом смысле работать паяльником или выражать себя в стихах для него, по сути, одно и то же. Вот и в книге стихов "Новый век" говорение описывает деланье. Деланье головой (душой) и руками. Пример:

ПРОЗРЕНИЕ

О кипарисе, что зовется "брош",
И год спустя не мог сказать, - "Хорош!"
Никак не рос. А знай - решалось просто.
Он, расползаясь в сторону репья,
Подобьем не был (как теперь) копья
Над зеленью садового форпоста.
Не отрывались ветви от камней,
Но каждая стремилась быть длинней
И шире той, что под- или над ней,
Упрямо добавляя слой нахлёста.
Тогда прозрел я, - "Ножницы на что ж!
Расползшиеся ветви уничтожь,
Стремящийся к существенности роста.

Взращивание кипариса и рассказ-притча об этом - единая поэтическая акция. "Лирический герой" книги - Я, освобождающееся от хлама и ушедшее в созидание. Мастер стиха, блистательный практик и видный теоретик поэтического перевода, неутомимый искатель и мыслитель, Валерий прорубил для себя в окаменевшем хламе стереотипов надежную штольню, пройдя которую он и обратил изначальное "нет" в несокрушимое "да".

Стихи из "Нового века" - синтез выполняемой духовно-мыслительной (идеологической) задачи с музыкально-образным исполнительством. В поэзии одно неотделимо от другого. Вот образчик (из стихотворения об "орде", воплощающей и репродуцирующей язычество).

…Покуда мир святит и люциферит,
Грызя добро и зло, познанье сферит,
Растя орду, что прет и в ряд в не ряд
Атлантику вобрать, допив Кинерет…
Бинтом из байки замотав свой перед
И разметав кишки, в какое верит
Неведомо потом, но ясно перед…

Трудно? Пробуйте, пробуйте разгрызть, господа! Читайте от начала. В конце вы будете вознаграждены за усилия.

Из начатого Ноем бортжурнала
История не ведала, хоть знала,
Грызя дилемму - "минус или плюс?",
Что, роя прах, растит змею канала,
Которая, доползши до финала,
Как алчущую пасть, откроет шлюз
Вобрать в себя поток, бурлящий ало.

Похоже, обновленная "технология" у него такова. Мысль, которую требуется выразить, забрасывает сеть в словарь точных рифм (в запасы памяти). Из выловленных "рыбок" выбираются те, которые - интуиция подсказывает - следует нанизать на колышки вокруг развиваемой мысли. Получается уже не просто набор рифм, но ассоциативно-образная структура. Остается основательно расположить мысль в этой структуре, позаботившись о синтаксической смычке между фрагментами. Вопрос изобретательности, "быстроты разума", вкуса, чувства юмора. И теперь, словно сами гармонические глубины языка санкционируют говоримое!

Однако, стихи трудночитаемы. А не забыл ли он о том, как вообще ткется поэтическая речь?.. Заблуждение. Ему нравятся А.Галич, Б.Рыжий, Л.Аронзон, Е.Хорват. И вот как он сам умеет:

Я очнулся, но в иной
Плоти новой и нетленной,
Окруженный млечной пеной
И вселенской глубиной.
Я очнулся. И со мной,
Оглушенный переменой,
Ожил мир от спячки бренной,
Праздничный и неземной.

(из ранних стихотворений)

Свет лимонных зорь конца элула,
В небе нежность хрусталя.
В стылую бескрайность заглянула
Увлажненная земля…

(из переводов - Хаим Ленский)

…Высокое сердце чутко,
А низкое жаждет тупо.
Одно - метроном рассудка,
Другое - в плену у крупа.

Звериным сметен напором,
Едва возвышаюсь духом.
Я в храм устремляюсь взором,
В то время как в стойле - брюхом.

В огне двуединой муки
С добром невозможность слита,
И то, что лелеют руки,
Вытаптывают копыта.

(из стихотворения "Кентавр")

Чувствуете поступь льва?

Стало быть, новая поэтика "Нового века" - сознательный выбор автора. Плод развития: яблоко, которое нелегко надкусить. Автор хочет на одном мощном выдохе преподнести целое. Движимый передачей сути, он допускает в стихи стилистику трактата, притчи, использует канцеляризмы, старомодные клишированные обороты (в патетической, но чаще в скрыто-иронической коннотации). Он словно отказывается замечать, сколько всего произошло в русском стихе со времен Брюсова, словно бы и не читал Ходасевича или Тарковского, умудряющихся быть "классиками", не впадая при этом в архаику. Это его вызов сложившимся нормам и моде. И приходится констатировать: он по-своему прав! Громоздкость, разностильность, и порой даже невразумительность поэтической речи - не от неумения: таковы его стихи, и с другими их не спутать. Ими он заявляет: литературе, культурологической парадигме - никак негоже становиться идолом для сочинителя!

Переводчик как соавтор

А при этом отдадим себе отчет: перед нами поэт, сумевший осмыслить и достойно выразить еврейскую составляющую мировой поэзии. Не в пример сложившемуся стереотипу, включающему в себя сентиментальную и ностальгическую "местечковость" как показатель еврейской (якобы) аутентичности, Валерий Слуцкий свободен, размашист и смел в своей творческой стихии. Его мысль отталкивается от Галахи, но оставляет далеко позади клерикальный конформизм; его еврей - это всечеловек. Вот и в выборе для перевода еврейских поэтов (известных и малоизвестных) он основывается на созвучном ему личностно-светлом жизнеприятии. О близости к оригиналам предоставим судить знатокам идиша и иврита. Мы же читаем превосходные русские стихи, полные мысли, чувства и изящества, и вопрос о приближенности их к исходным текстам занимает нас не больше, чем в случаях, когда стихи называются "Из Анакреона", "Из Пиндемонти", "Из Гейне" и т.д. (Таковы, кстати сказать, и его переводы с армянского, корейского и других языков).

Сам он излагает свое кредо так:

"Поэт-переводчик призван не себя выражать в ипостаси автора, но автора выразить как себя… По отношению к оригиналу он - переводчик, ибо делает оригинал достоянием иноязычного восприятия, по отношению к читателю он - поэт, ибо нет воссоздания стиха без живой, поэтически-личностной орудийности, по отношению к творчеству он - соавтор, ибо это условие, без которого подлинность слова непереводима".

Итак, мы знакомимся с мощным русско-еврейским поэтом, голосом которого - голосом соавтора - заговорили другие еврейские поэты (о которых также необходимо сказать хоть несколько слов - в напоминание).

Это классики идишской поэзии, осужденные по делу Еврейского антифашистского комитета: Давид Гофштейн (1989 - 1952), расстрелянный в застенках Лубянки, и Самуил Галкин (1897 - 1960), освобожденный из заключения и умерший вскоре от сердечной болезни, приобретенной в лагере.

Менее известный поэт, стоявший у истоков идишской новой поэзии,
Ошер Шварцман (1889 - 1919), - еврей-кавалерист, награжденный за храбрость в Первую Мировую Георгиевским крестом и званием унтер-офицера. Перешел в Гражданскую на сторону красных ради возможности защищать от погромов еврейские "местечки". Командовал взводом конной разведки и пал от шальной пули в перерыве между боями с белополяками.

Хаим Ленский (1905 - 1943?) - поэт, поплатившийся за любовь к ивриту, языку его творчества, запрещенному в СССР. Пережил тюрьму и первую сибирскую ссылку и погиб от истощения (по другому свидетельству был убит охранником) во вторую в сибирском лагере.

И - творящий на идише наш современник Велвл Чернин (род. в 1958), бывший москвич, а с 1989-го израильтянин. Ученый и литератор, известный в еврейском мире деятель идишской культуры.

Поразителен внутренний свет, излучаемый выбранными поэтами и сфокусированный Валерием Слуцким через призму его поэтического языка: личностный "эллипс" - русско-еврейский поэт - и еврейские поэты ХХ века его восприятием…Читатель, "больной" русской поэзией (а другие едва ли откроют "Флейту Евтерпы"), получит, я уверен, не только радость от чтения этой подборки, но и уникальный духовно-энергетический заряд.